Янко Михаил Данилович

Александр Александрович Ольхин

В семидесятых годах прошлого века широкую популярность приобрела песня «Дубинушка», представлявшая переработку стихотворения поэта-шестидесятника В.И. Богданова. В ней звучал голос обездоленного люда, слышалась вражда к его угнетателям, выражалась уверенность в светлое будущее.

Автором этой песни, породившей много вариантов, был Александр Александрович Ольхин (1839—1897), известный петербургский адвокат, находившийся в близких отношениях со многими революционерами-семидесятниками. В сводке департамента полиции говорилось об А.А. Ольхине следующее:

«Он стал появляться в самых тёмных кружках, знаться с подонками общества [см. комментарий] и в этой темной среде плясал и пел революционные песни, иногда даже сочинял их. Так он сочинил переделку «Дубинушки» в самом возмутительном духе и просил доставлять ему песни, поющиеся между фабричными, чтобы переделывать их в революционные» [15].

Ольхин не был членом революционной организации, но оказывал участникам движения материальную помощь, предоставлял им убежище, хранил у себя на квартире нелегальные издания. Его выступления в качестве защитника на политических процессах нечаевцев, Дьякова, участников демонстрации на Казанской площади 31 марта 1878 г., «50-ти» и «193-х» отличались критическими выпадами в адрес властей.

4 августа 1878 г. революционерами-террористами был убит шеф жандармов Мезенцев. Вскоре Ольхин написал стихотворение «У гроба», посвятив его «поразившему Мезенцева» С.М. Кравчинскому. Стихотворение было опубликовано в первом номере нелегального журнала «Земля и Воля» 1 ноября 1878 г. В нём поэт рассказывает о народных страданиях, оправдывает акт возмездия за кровь и слёзы народа.

Свершилась «всенародная казнь» над «бессердечным палачом». Мрачен стоит царь перед гробом своего любимца, мысленно вопрошая: кто мог поднять на него руку? А (в ответ появляются видения:

Измождены, избиты, в тяжелых цепях,
Кто с простреленной грудью, кто связан,
Кто с зияющей раной на вспухшей спине,
Будто только что плетью наказан.

Они с гневом рассказывают царю о страданиях русской земли. Вон убивается мать над сыном, погибшим лишь за то, что в «угнетённой стране быть он вольным хотел гражданином». Рыдает молодая вдова, схоронившая на каторге мужа. Невеста оплакивает своего жениха, расстрелянного «злодеями», которым он оказал сопротивление, когда они пришли, чтобы оторвать его «от великого дела».

Стонут тяжко кругом и поляк, и еврей,
Стонет труженик слова печальный,
Тихо гаснет в далёкой сибирской тайге
Светоч нашей науки опальной. [16]

Но возмездие близко, оно придёт. «Стон и вопли страдальцев» не останутся без ответа, «ударит час» народной расправы.

Сцена суда над злодеем-царем, исполнителем «кровавых велений» которого был «послушный холоп» Мезенцев, отличается большой драматической силой; в ней сосредоточен огромный заряд ненависти к самодержавному режиму.

По приговору Одесского военно-окружного суда за вооруженное сопротивление полиции в августе 1878 г. был казнён революционер-народник И.М. Ковальский, ранее привлекавшийся по делу «193-х». На это событие Ольхин откликнулся стихотворением «На смерть И.М. Ковальского». В нём он говорит о «неравном бое» с самодержавной властью, жертвой которого оказался ещё один герой. Обращаясь к своему поколению, поэт спрашивает: найдет ли безвременная гибель борца отклик в сердцах людей? И с уверенностью отвечает:

Пусть борьба неравна и трудна,
Нам уже идут борцы на смену,
И победа наша решена.

Верой в правоту начатой с самодержавным деспотизмом борьбы проникнуто написанное Ольхиным в 1879 г. стихотворение «Н.А. Морозову». Оно посвящено активному деятелю революционного движения 70-х годов, двадцать пять лет проведшему в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях.

Как призыв, как лозунг звучат короткие строки стихотворения, наполненные пафосом революционного подвига:

Доброй, отзывчивой, чуткой душой
Мир озаряй,
Страстью могучею, твёрдой рукой
Зло покоряй.

* * *

Если тебя за святою работою
Люди убьют,
Братья придут и окончат с заботою
Начатый труд.

В апреле 1879 г. Ольхин был арестован и выслан под гласный надзор полиции в Вологодскую губернию, затем привлекался к суду по обвинению «в принадлежности к преступному сообществу», но за недостаточностью улик был оправдан. Тем не менее он был снова отправлен в Вологодскую губернию, а вскоре, в марте 1880 г., за противодействие местным властям выслан под гласный надзор полиции в г. Шадринск.

В Шадринске Ольхин почти сразу же (11 мая 1880 г.) был привлечён к следствию по обвинению в произнесении «дерзких слов против особы государя императора» и по приговору суда подвергнут месячному тюремному заключению.

Живя в Шадринске, Ольхин поддерживал письменную и личную связь с революционно настроенными людьми. В секретном отношении начальника тобольского губернского жандармского управления от 4 августа 1883 г. на имя тобольского губернатора сообщалось о жителе Кургана титулярном советнике Троицком, «находящемся под негласным надзором полиции, который постоянно разъезжает в Шадринск и Екатеринбург, в Шадринске останавливается у ссыльного Ольхина, скрывавшего у себя в квартире беглых Тулузакова, Иванова и Чемоданову» [17].

Действительно, бежавшие из Сибири политические ссыльные Иванов, Чемоданова, Тулузаков были арестованы на квартире Ольхина. В отправленном из Кургана на имя ссыльного В. Березневского и перехваченном полицией письме сообщалось среди других новостей: «Лебедева [см. комментарий] писала, что Ольхина снова допрашивали о побеге, и ему было объявлено, что если в течение трёх дней не найдет поручателей, то будет арестован» [18].

Ольхин опять привлекается к ответственности, и в результате срок полицейского надзора, определённый ему в четыре года (по 9 сентября 1885 г.), был продлён ещё на два.

Ссыльный Ольхин оказал заметное влияние на общественную и культурную жизнь города. Он живо интересовался литературой, театром. Есть предположение, что он вёл переписку с Д.Н. Маминым-Сибиряком, который, по словам его племянника Б.Д. Удинцева, «очень любил Ольхина». Он нередко участвовал в любительских спектаклях, выполняя обязанности актера, режиссёра и постановщика. Об этом, в частности, свидетельствует запись В.П. Бирюкова, сделанная им 4 марта 1945 г. со слов шадринской уроженки (1862 г.), дочери аптекаря, Элеоноры Кондратьевны Шорнинг, по мужу Канунниковой:

«Вы спрашиваете, знаю ли я Ольхина… Александра Александровича?.. Господи, да как же не знать Александра Александровича. Да ведь это же мой крёстный! Не такой, как обычно, а по театру.

У моих родителей в доме давались спектакли, конечно, любительские. Ну, и я участвовала. Я тогда ещё девушкой была. И Александр Александрович тоже участвовал. Он ведь, вы знаете, был сослан к нам в Шадринск. И вот, видно, заметил у меня какое-то дарование и однажды давай убеждать меня:

— Вам, голубушка, надо настоящей артисткой быть.

— Как, спрашиваю, настоящей артисткой?

— Ну, говорит, учиться этому делу и сделаться профессиональной артисткой, так как у вас, знаете, не только призвание, но и талант есть. Да, да, талант!

И вот уговаривать, уговаривать — и уговорил. Так я и сделалась артисткой» [19].

Осенью 1887 г., похоронив жену Варвару Александровну, Ольхин с дочерью выехал в Нижний Новгород. Там он находился под негласным надзором полиции. Лишь в 1894 г. негласный надзор был с него снят, а в следующем году Ольхин получил разрешение жить в Петербурге. Но дни его уже были сочтены. В 1897 г. он скончался.

Янко М. Литературное Зауралье. — Курган, 1960 г.